Iss: Берсерки и вурдалаки, или еще об обожествлении

В статье о «хаотичном миропорядке» прослеживались общие закономерности преображения нынешнего мира в «мир демонический». В этой работе я попытаюсь показать, как эта самая трансформация может проявляться на уровне отдельно взятого индивидуума.

Отношение к человеку и человеческой природе является одним из главных камней преткновения во взглядах сатанистов. Упрощая, все эти взгляды можно поделить на две основные категории. Одни из них считают, что в человеке уже «все прекрасно – и тело и душа и мысли». И лишь злобные измышления белосветников, внушивших этому самому человеку мысль о собственной ущербности и греховности, замутнили изначальное совершенство «Homo sapiens». Другой взгляд сатанинский взгляд на человека - что восприимчивым к белосветничеству человека сделала именно его природа. Человеческая природа это то, что нужно изживать в себе всеми доступными средствами, превращая себя в нечто иное: «демона в теле человека», нелюдя, «анхумана» и так далее.

Сама по себе идея превращения человека в демоническое существо находит множество аналогов в мифах практически всех народов мира. Однако в неосатанизме пресловутый «анхуманизм» сводится исключительно к еще большей рационализации человека, превращению его в этакого биоробота наделенного, правда собственной волей и собственными желаниями. Впрочем, и желания такого «научно-сатанинского» анхумана, строго предопределены: как правило это «бесконечное стремление к познанию». Идеал здесь словно списан с советской научной фантастики и не случайно сейчас иные неосатанисты с тоской вспоминают об СССР.

Нерожденный, немертвый, неживой…

Разумеется, подобные рационализированные анхуманы не имеют ничего общего с традиционными воззрениями на этот счет. В любой мифологии пруд пруди всевозможной нелюди, нежити и прочей нечисти, в том числе и той, которая генетически происходит от людей. Самый распространенный вариант - от людей умерших какой-либо «неестественной» смертью. Формы их посмертного существования более чем разнообразны: только в русском фольклоре масса персонажей так называемой низшей мифологии происходит от «заложных покойников». Утопленницы и удавленницы оживают русалками, от первого умершего в доме происходит домовой, «неспокойный» мертвец превращается в упыря. Крестьяне Тамбовщины считали, что утонувший становится слугой водяного пока не найдет ему замену- то есть сам кого-нибудь не утопит. После этого утопленник уже сам становится водяным. В категорию заложных покойников попадает даже такой «природный» дух как леший. В его власти находятся самоубийцы, пропавшие без вести дети и вообще любые покойники, чья смерть так или иначе была связана с лесом. Зачастую русские крестьяне называли нечистых духов «дедами», «дедушками», которые были как бы «старшими, водяными, лесными родственниками», предками, влияющими на многие стороны бытия крестьян. Люди, уведенные или утопленные нечистой силой, попадали ей «в присягу», и со временем сами становились лесными или водяными духами.

Отдельную категорию в славянской демонологии составляли души детей - умерших некрещеными или и вовсе родившихся мертвыми. Таковы к примеру славянские ичетики- духи младенцев утопленных матерями и превратившиеся в маленьких мохнатых водяных. Более брутальный облик принимают скандинавские утбурды- духи младенцев, которых родители бросили замерзать в лесу, потому что не могли прокормить. Этот дух копит силы, а потом начинает душить людей - в первую очередь своих родителей, хотя вообще-то его жертвой мог стать любой проезжающий мимо его могилы. В малайских поверьях мертворожденный ребенок превращался в ночного вампира в виде белой совы – понтианака; у эскимосов есть легенда о том, как женщина рожает ребенка-чудовище которое буквально за пару часов сжирает все стойбище.

Вера в то, что душа мертворожденного младенца все равно остается жить в этом мире, лежит даже в основе поверий, казалось бы, никак не связанных с миром мертвых- о том, что «знающий» человек может, соблюдая определенный ритуал вырастить себе духа-помощника. Сведения об их происхождении на первый взгляд противоречивы: считалось, что его можно вырастить из особого яйца (черной курицы или «петушиного») либо просто найти случайно после сильного ливня в виде мокрого цыпленка или птенца. С другой стороны, чтобы получить духа-хранителя люди специально погребали под домом выкидыш или мертворожденного ребенка, веря, что чрез какое-то время его душа превратится в «домовика». В основе этого поверья лежат представления о такой категории «заложных покойников», какую образуют умершие грудные младенцы, чьи души летают в виде птице- или змееподобных существ. По сути, ритуал выведения из яйца духа-обогатителя может быть истолкован как способ вызывания заложного покойника потустороннего мира.

Некоторые этнографы и фольклористы вообще считают, что большинство духов и демонов по своему происхождению есть души умерших и никаких других собственно духов не существует. Но поскольку в любой мифологии существует великое множество всевозможных лесных, водяных, полевых, домашних и прочих духов, соответственно расширялся и диапазон смертей, приводивших к появлению все новых и новых духов. Так по сербским и болгарским верованиям вампирами могли стать: 1) те, чья смерть и похороны происходили с нарушением правил проведения и ритуалов ( умершие без свечи, в темноте, без исповеди, не омытые после смерти, через чей гроб перепрыгнуло какое-то животное и т.д. 2) те, чье зачатие, рождение или смерть происходили в «злое время» ( в волчьи праздники, на Святочной, Русальной или Тодоровой недели, в период последней фазы Луны и так далее. 3) не получившие успокоения из-за не разорванных связей с живыми ( те, что причинили людям зло и не покаялись перед смертью, не вернувшие долги, не отомстившие, не успевшие жениться или выйти замуж и тому подобное).

«Живой» труп и мертвый король

До сих пор рассматривались случаи, когда человек превращался в «нечисть» случайно, умерев «нехорошей» смертью. Однако зачастую «заложными» покойниками становятся как раз те, кто еще при жизни знался с нечистой силой- ведьмы и колдуны. Именно из этих категорий «неспокойных» мертвецов выходят наиболее злобные и могущественные представители нечистой силы. Наделенные сверхъестественными силами, способностями колдуны сохраняют их и после смерти: они не оканчивают свое существование, но продолжают «жить». В русских поверьях эти колдуны или «еретики» (еретники, ерестуны) наделены длинными острыми (железными, медными) зубами, железными челюстями «сокрушающими сталь» и способностью стремительно бегать, «бежать наравне с лошадью». Неспокойные покойники становятся зачастую сами частью стихийных, природных сил, наделенные способностью сами влиять на эти силы: «выпивать влагу», «наводить тучи» и так далее.

Покойный колдун обладал такой властью, что мог даже вернуться в мир живых. По поверьям олонецких крестьян злые колдуны «подстерегают минуточку, когда к соседу подойдет скорая смертушка, и только душа расстанется с телом, ерестун входит в покойника…И есть такие ерестуны которые «обвертываются», то есть принимают на себя чужой лик и стараются пробраться в свою или чужую семью. Живет ерестун, кажется как надо быть хорошему крестьянину, а смотришь из семейства и из деревни начнут люди пропадать один за другим: это их ерестун пожирает».

Разумеется, в этих поверьях сохранились и представления о том, что умерший колдун сильно мучается оттого что не может уйти спокойно на тот свет ( пусть даже в Ад). В иных поверьях колдун страшится своей участи, советует его похоронить, так чтобы он не встал, да и вообще после смерти встает не он, а бес, вселившийся в его тело. Умершие без покаяния и причастия, «не сдавшие чертей» колдуны бродят пока их не съедят черви.

Здесь очевидно христианское влияние, исказившее первоначальные верования о посмертной судьбе колдуна. Понятно, что в сознании русского крестьянина отравленного христианским учением, не могло возникнуть и мысли о том, чтобы кто-то мог избежать посмертного «божьего» суда. Однако сами представления о еретиках гораздо древнее христианства. Такие образы связаны и с представлениями о лесных и водяных божествах-пожирателях, которые прослеживаются в поверьях многих народов. В языческих верованиях посмертная судьба колдуна обычно лишена того трагизма, который ей приписывает христианизированное сознание. Так обстоит дело к примеру с саамскими шаманами - нойдами. Они наделялись способностью проникать во все миры саамской Вселенной- договариваться с небесными покровителями людей и спасать от злых духов преисподней. Этого умения они не теряли и после смерти, только теперь иным миром для них становился мир живых. Теперь нойды могли похитить живого и унести с собой на тот свет. Как и в славянских поверьях этот умерший колдун становился вампиром ( по саамски- равком), подобно еретникам он приобретал железные зубы.

В культе Вуду сразу две категории духов - Петро и Гуедес, поклонение которым возникло уже в Новом Свете ( в отличие от африканских божеств группы Рада), чаще всего являются обожествленными духами исторических личностей. Само слово Петро предположительно происходит от имени Дона Хуана Фелипе Педро, жреца воду и бывшего раба. Другой бывший раб- отравитель Франсуа Макандаль сожженный на костре стал грозным духом-мстителем весьма почитаемым в Вуду. Похожие верования встречаются в монгольской и тибетской мифологии: в буддийской мистерии цам на правах второстепенного персонажа появляется Мангус - людоед и грозный дух с соответствующим обликом (клыки, торчащие из оскаленного рта, в руке - аркан для ловли душ). Он входит в группу “четверых с ужасными лицами” и, по народным поверьям, в прошлом был могучим шаманом. Превращение колдунов в злых духов зафиксировано и в мифологии финно-угорских народов (коми, удмуртов, мордвы). Марийские упыри- вуверы представлялись настолько могущественными существами что не только насылали болезни на людей и домашний скот, но и могли съесть луну или солнце( так объяснялись затмения).

Такое могущество уже выводит упыря из категории обычных покойников, пусть даже «заложных». Фактически ему придаются черты уже божества пусть и обладающего исключительно вредоносными свойствами. И такое обожествление находит свои параллели и в мифологии других народов. Так в Скандинавии, как и везде существовали легенды о покойниках встающих из гроба и вредящих живым. Но дело в том, что их внешний облик- страшного сине-черного раздувшегося трупа был очень схож с обликом скандинавской богини смерти- Хель, чье имя могло означать и могилу. По «классической» версии скандинавской мифологии Хель конечно не была ожившим мертвецом- ее родил Локи( впрочем возможно, что это более позднее мифологическое наслоение). Вполне вероятно, что на формирование образа Хель повлияли именно представления о «живых мертвецах», колдунах и ведьмах и после смерти продолжающих вредить людям. Тем более что и сам Локи считался прародителем ведьм.

Найдя на костре

полусгоревшее сердце

Съел его Локи.

Так Лофт зачал

от женщины злой

От Локи пошли

все ведьмы на свете.

Этот некрофилически-каннибальский мотив перекликается и с поверьями о восставших из мертвых колдунах-людоедах. Можно вспомнить и еще один сюжет характерный как для скандинавской, так и для славянской и финно-угорской мифологии- умерших ведьм и колдунов, равно как и вампиров надо сжечь, чтобы уничтожить их вредоносную силу. Но при сожжении из тел выбегают всевозможные гады- змеи, ящерицы, жабы, червяки и так далее. Нужно было истребить их всех до последнего, чтобы вампир не смог воскреснуть- в каждом из этих гадов скрывалась бессмертная сущность вурдалака. Колдуны и ведьмы в результате своих занятий становились сродни пожиравшим трупы чудищам преисподней- дракону Нидхеггу и другим. Погребенные в земле мертвецы были их пищей и значит, придавали им силы; мертвецы Хель, которая сама походила на разлагающийся труп, должны были стать союзниками чудовищ в день Гибели богов.

«Проклята земля, где мертвые мысли оживают в новых причудливых воплощениях; порочен разум, пребывающий вне головы, его носящей. Великую мудрость изрек Ибн Шакабао, сказав: блаженна та могила, где нет колдуна; блажен тот город, чьи колдуны лежат во прахе. Ибо древнее поверье гласит, что душа проданная Диаволу, не спешит покидать пределы склепа, но питает и научает самого червя грызущего, пока сквозь тлен и разложение не пробьется новая чудовищная жизнь, и жалкие поедатели падали не наберутся хитроумия, чтобы вредить, и силы, чтобы губить. Огромные ходы тайно проделываются там, где хватило бы обычных пор земных, и рожденные ползать учатся ходить.» Говард Филлипс Лавкрафт. «Праздник»

Посмертное превращение в неких хтонических божеств может произойти и при иных условиях. Таковы были к примеру Сихуатетео - вампирические божества ацтеков. Они происходили от женщин умерших во время родов. Эти существа подкрадываются к путешественникам на перекрёстках дорог и прячутся в храмах или в церквях. У них на одеждах и на теле (татуировки) часто встречаются рисованные головы мертвецов или другие глифы. Считается что они обладали магическими силами жрецов.

Самое интересное, что у ацтеков женщины погибшие при родах приравнивались к воинам погибшим в боях. Тут мы подступаем к очень интересному моменту- дело в том, что в мифологических представлениях самых разных народов после смерти такой герой существо весьма неоднозначное: с одной стороны конечно он окружался всеобщим почитанием, с другой- был источником суеверного страха. Особенно в тех случаях, когда этот самый погибший герой проявлял излишние внимание к миру живых.

Так один из величайших героев скандинавской мифологии Хельги и после смерти пытается приходить к своей невесте Сигрун. Однажды ее служанка проходит мимо кургана Хельги и видит, как он с дружиной подъезжает к своему захоронению. Служанка рассказывает об этом хозяйке и та спешит к кургану. Ее возлюбленный просит ее перевязать его кровоточащие раны, но когда Сигрун снимает с Хельги кольчугу в ее объятиях оказывается мертвец- его волосы покрыл иней, тело смертная роса, руки холодны как лед. Конунг упрекает Сигрун, что это по ее вине он теперь «обрызган горя росой» ( Хельги пал в битве в распрях с ее родичами). И намекает, на то, что в искупление этой вины Сигрун надо бы последовать за ним в могилу. Правда в этот раз она остается на земле- с рассветом Хельги надо отправляться назад в Вальхаллу. Сигрун и ее служанка возвращается домой. К ночи невеста конунга вновь хочет спуститься в курган, но служанка отговаривает ее- «ведь ночью сильнее становятся все мертвые воины, чем днем при солнце». Тем не менее, позже Сигрун все равно помирает с тоски, присоединяясь к Хельги в кургане. По легенде позже они возродились вновь- он получил свое прежняя имя, она стала валькирией Карой.

В этом мифе сплелось сразу два мифологических сюжета. Первый - общеевропейская легенда о мертвом женихе пришедшем за своей возлюбленной. Эти же представления лежат и в основе славянских поверий об Огненном Змее- духе прилетающим к тоскующим женщинам, нередко вдовам, тоскующим по умершему мужу или девушкам тоскующим о пропавшем на войне женихе. В его обличье и приходит Змей или как гласят более поздние легенды - принявший его облик бес. Христианские представления здесь явно наслаиваются на древнейшие архаические поверья - о настоящем покойнике, приходящем к своей живой возлюбленной. Впрочем кое-что общее в этих поверьях все же есть: визит мертвого жениха ( или принявшего его облик беса) не приносит женщинам ничего хорошего. От посещений змея женщины сохнут, болеют и умирают. Перед этим они могут и прижить от змея детей - которые либо долго не живут, либо рождаются выродками и чудовищами, сразу же после родов исчезающих с визгом и хохотом. Возможен и более оптимистичный вариант - в болгарских поверьях от связи змея с женщиной рождаются дети с крылышками под мышками. Такого ребенка женщина вынашивает одиннадцать месяцев, он растет как обычное дитя, но став взрослым, получает способность управлять тучами, летать в грозовом небе, защищать свое село от градобития. Очевидно, что такой благополучный исход берет свое начало еще в дохристианских поверьях.

В легенде о Хельги отразился и еще один вариант мифа о «неспокойных» покойниках – сказания о так называемых «спящих витязях», ожидающих под своего часа под холмами и курганами. Среди этих героев Карл Великий и Фридрих Барбаросса, Хольгер Датский и король Артур. Несмотря на явную «приглаженность» этих мифов - они представляются не мертвыми, а только спящими, связь легенд о «спящих королях» с оживающими мертвецами, на мой взгляд, несомненна. Это подтверждается и русскими поверьями о том, что Суворов похоронен на распутье - как и любой уважающий себя заложный покойник. Так же и другой народный герой- крестьянский вожак Иван Болотников. По поверьям онежских крестьян после пленения царевы слуги топят Болотникова в Онежском озере. После чего Болотников совмещает в себе черты этакого местного водяного и «неупокоенного умершего». «Ведь с тех пор несчастливый этот берег. Каждое лето кто-нибудь, да и утонет с него…будто Болотников к себе тянет. Старики говорят: « Новое войско себе набирает».»

В поверьях об умерших королях и народных героях есть и еще один любопытный момент. Народная молва нередко наделяет выдающихся исторических деятелей колдовскими способностями. Это касается как и царей ( Иван Грозный, Петр Первый), так и казачьих атаманов ( Степан Разин, Ермак). Так что идея об их посмертном существовании вновь укладывается во всю ту же идею о посмертной жизни «колдуна», как существа божественной или демонической природы.

Иными словами образ клыкастого вурдалака выползающего из разрытой могилы или покрытого тиной водяного из ближайшего болота, в конечном итоге имеет истоки все в той же идее обожествления, что и в мифах о героях за свои подвиги ставших богами. Более того, само понятие героя в античной Греции первоначально означало лишь душу умершего, продолжавшую находиться в могиле. Героя подкармливали с помощью крови жертвенных животных которую наливали в специальные углубления на могиле. Логическое развитие таких представлений- если герою вовремя не подносили крови- он мог прийти за ней сам. Вообще в греческой мифологии сравнительно немногие герои удостаивались чести попасть в число олимпийцев или на острова Блаженных. Остальные, несмотря на все свои подвиги, отправлялись в царство Аида и лишь кровавая жертва могла призвать их из подземного мира.

Итак: промежуточный вывод:

Мифологическое сознание тем и отличается от современного, что в нем обыденное и сверхъестественное сосуществуют в такой неразрывной связи, что становятся практически неразделимыми. Мир духов находится не в каком-то абстрактном измерении, а совсем рядом, то и дело вторгаясь в повседневную жизнь. Оттуда приходили души рождавшихся детей, туда уходили мертвые, с ним были связаны и такие события которые меняли не только социальный, но и духовный статус человека - взросление, свадьба, рождение ребенка. Каждое из этих событий вновь и вновь обнажало стык между мирами и поэтому их сопровождало множество ритуалов призванных нейтрализовать влияние потусторонних сил. По сути, эти действия представляли собой повторение действий демиурга в свое время укротившего первородный Хаос. Укротившего, но не победившего - Хаос по-прежнему существует где-то на периферии мироздания, то и дело норовя ворваться в нашу жизнь. Всякое нарушение этих ритуалов, любой день, когда грань между мирами истончалась (та же Вальпургиева ночь) создавали брешь в теле мироздания и порождали иных существ принадлежавших одновременно двум мирам. Хаотическое начало врывается в наш мир, захватывая человеческие существа, которые по тем или иным причинам оказываются особо подверженными его влиянию. Чаще всего это происходит во время смерти или рождения человека. Неподготовленных людей этот поток захватывает целиком, полностью преобразуя их. Именно это насилие и становится причиной того, что судьба захваченных этим потоком порой представляется незавидной. Хотя если вдуматься - чем уж так страшна судьба водяного или даже упыря? Представления о какой-то «неполноценности» всевозможной нечисти, ее зависти к живущим во многом обусловлены христианским влиянием, согласно которому, все что не от бога является глубоко ущербным и недостойным. Но если отвлечься от белосветных штампов, становится очевидным, что посмертный статус таких «вурдалаков» - проблема уже не их, а людей, которым приходится с ними сталкиваться.

Существа диковинного, а то и чудовищного облика, живущие в лесах и болотах «звериным образом» нередко и относящиеся к людям также как хищник относится к своей добыче. В то же время они наделялись необычайной силой, властью над стихиями и животными, а порой и над людьми, знанием того, что сокрыто (отчего в гаданиях за советом обращались к водяному, домовому, баннику). Неудивительно, что многие из этих существ становились объектом поклонения, что возникали целые культы - порой довольно сложные, обращенные к бывшим людям имевшим неосторожность умереть нехорошей смертью или раньше срока, а то и вовсе не появиться на свет. Один из важнейших источников по истории Древней Руси-«Слово святого Георгия Богослова» свидетельствует, что «прежде того становления культа Перуна и Рода клали требы упырям и берегиням»

В случае же с колдунами дело представляется еще проще - всю жизнь, общаясь с порождениями Темных Миров, взаимодействуя с энергиями Хаоса они и сами представляются чем-то вроде его порождений. И их посмертный статус в качестве злых духов, а то и богов вполне закономерен.

Две души ведьмы

Слабое место такого подхода очевидно - все это «обожествление» происходит после смерти - порой не самой легкой. Да и вообще в наш материалистический век вряд ли кто-нибудь находясь в здравом уме и трезвой памяти может решить, что станет злым духом повесившись или утопившись. Очевидно, что все эти предания стоит понимать символически, однако можно предположить что и тут скрыто некое рациональное зерно. И что преображение в нечисть-«анхумана» возможно и при жизни.

Собственно сами колдуны и ведьмы, еще при жизни представлялись не вполне человеческими существами. Порой даже трудно было отличить, кого именно представляет собой тот или иной мифологический персонаж - демона, колдуна или вурдалака. Такова например обайфо, ведьма-вампир из фольклора племен Нигерии. Эта колдунья тайно проживала в общине и ей мог оказаться буквально кто угодно. Тайно колдунья могла покинуть тело и путешествовать в ночи как раскаленный шар света. Колдуньи нападали на людей, особенно на детей, и высасывали их кровь. Испанцы и португальцы верили в Бруксу- ведьму нападавшую на детей, у которых она сосала кровь. Она также принимала вид разных животных, наиболее часто — уток, крыс, гусей, голубей или муравьев. Ее сила находилась к пике с двух часов ночи до утра. В Мексике испанские суеверия перемешались с местными ацтекскими верованиями породив тем самым легенды о тлахуелпучи- ведьме которая пила кровь как у детей, так и у взрослых. Такие ведьмы тайно проживали в общине. Тлахуелпучи была рождена ведьмой и не могла контролировать свое состояние, данное ей раз и на всю жизнь. Было совершенно невозможно сказать — станет ли определенное лицо ведьмой — до тех пор, пока не наступал период половой зрелости. Наиболее часто ведьмы превращались в индейку, но также могли стать и блохами, кошками, собаками. Тлахуелпучи также обладали силой гипноза над людьми и могли погу6ить их, заведя на какую-нибудь возвышенность и заставив совершить оттуда смертельный прыжок.

Богатой фантазией отличались и славяне. Ведьмы и колдуньи у них представлялись как не вполне человеческие существа. Так карпатская ведьма- босорканя, днем представляясь красивой девушкой ночью становилась безобразной старухой с красными злыми глазами, куриными лапами, шестью пальцами и так далее. Она наводит порчу, давит, душит спящих, пьет их кровь, похищает детей у рожениц, оставляя на их месте своего- некрасивого , плаксивого, горбатого, который живет только семь лет ( еще один мотив роднящий ее с «природной» нечистью, которая редко приживается в обычной семье). Так же поступает и южнославянская вештица - которая также совмещает в себе черты реальной женщины и демона, причем еще в большей степени чем ведьма обнаруживает свою демоническую природу. Также считалось, что она поедает младенцев и человеческие сердца, пьет кровь людей, питается мертвечиной (здесь мы видим известную параллель с колдуньями из Новой Гвинеи, которым для того начать заниматься своим ремеслом нужно было перед этим съесть поесть мертвечины). В Черногории считали, что женщина желающая стать вештицей, должна была прежде съесть своего ребенка, а уж потом могла поедать чужих детей. Все эти неаппетитные детали должны были еще больше подчеркнуть демоническую природу колдуньи. Этой же отражается и иных преданиях - что ведьма превращается в самых разных животных, а то и в неодушевленные предметы, крадет месяц с неба, вызывая тем самым затмения. Ведьма то повелевает стихиями, то подражает им, то как бы растворяется в них действуя их посредством. Образ ведьмы возник на перепутье представлений о духах стихий и наделенной сверхъестественными способностями женщины. Она связана с представлениями о всевозможных «демонических» животных- сороке-вештице, дворовой лягушкой или змеей, высасывающей молоко у коров. Ведьма, оказывается связанной с самыми разнообразными стихиями и силами мира: она и змея и птица и лошадь и дым; она и наделенная сверхъестественными способностями женщина. Иными словами это то, то существо, в котором еще при жизни явственно прорывается хаотическое начало, которое стараются обуздать всевозможными ритуалами обычные люди.

Как же осуществляется вход этого самого демонического начала в человека, которое позволяет ему так радикально сменить свою сущность. По-разному- женщина может стать ведьмой в многих случаях, как по своей воле, так и помимо ее. Нас понятно больше интересует первый случай. Тут помимо традиционного и сильно христианизированного представления о «договоре с Дьяволом», есть и еще один интересный момент: ведьма становится таковой, приобретая «демоническую душу», способной ночью покидать тело колдуна, чтобы ночью в образе животного вредить односельчанам. В ту же вештицу по поверьям сербов и хорватов вселялся нечистый дух в виде черной с красными точками бабочки. Легенды о «двоедушниках» восходят в своей основе к языческому представлению о наличии у человека двух или нескольких душ: Ка и Ба у египтян, фюльгья и хаминнгья у скандинавов, лул и урт у удмуртов и так далее. Иными словами это то хаотическое начало, частица Тьмы которое до поры до в